Быть императрицей. Повседневная жизнь на троне - Страница 32


К оглавлению

32

– Неизвестно, что ожидает нас. Обещай мне проявить мужество, и если придется умереть – умереть с честью.

Я сказала ему:

– Дорогой друг, что за мрачные мысли? но я обещаю тебе. – И я тоже опустилась на колени и молила Небо даровать мне силу, и около бюста моей покойной матери я думала о ней и о возлюбленном императоре Александре.

Мы легли очень поздно, и Николай встал очень рано, чтобы принять всех генералов и полковых командиров, которые собрались к нему и спешили к себе по своим казармам приводить солдат к присяге. Когда я была готова, я пошла с Николаем к матушке. Мы пробыли у матушки некоторое время. Она была растрогана и с волнением ожидала известия о том, как прошла у солдат присяга; тут пришел Милорадович и радостно сообщил, что Орлов только что принес ему весть о том, как он сам читал и разъяснял манифест. Это очень порадовало императрицу. Я пошла к графине Ливен и, вернувшись от нее, встретила в приемной Орлова, который в первый раз поцеловал мне руку как императрице и сказал мне, что у него все закончилось благополучно. Николай сказал мне: «В артиллерии – некоторые колебания». Преображенцы, напротив, прогнали одного молодого поручика, который спрашивал их, не думают ли они играть в присягу: один день Константину, другой день Николаю.

Я забыла сказать, что 12 декабря из Таганрога прибыл Александр Фредерикс с важными бумагами от Дибича, которыми устанавливалось, что против императора Александра и всей семьи существовал целый заговор. Николай сообщил это мне, но я должна была хранить это в тайне.

Михаил приехал в 12 часов и тотчас же поспешил к артиллерии. Я сидела одна, когда ко мне вошел Николай со словами: «Мне необходимо выйти». Голос его не предвещал ничего хорошего; я знала, что он не намеревался выходить; я почувствовала сильное волнение, но затаила его в себе и принялась за свой туалет, так как в два часа должен был состояться большой выход и молебен. Вдруг отворилась дверь, и в кабинет вошла императрица-мать с крайне расстроенным лицом; она сказала:

– Дорогая, все идет не так, как должно бы идти; дело плохо, беспорядки, бунт!

Я, не произнеся ни слова, мертвенно бледная, окаменелая, набросила платье и с императрицей-матерью – к ней. Мы прошли мимо караула, который в доказательство своей верности крикнул: «Здорово желаем!» Из маленького кабинета императрицы мы увидели, что вся площадь до самого Сената заполнена людьми. Государь был во главе Преображенского полка, вскоре к нему приблизилась Конная гвардия; все же нам ничего не было известно, – говорили только, что Московский полк возмутился.

Наконец пришел Лоло Ушаков; он первый определенно сообщил нам, что собственно произошло. В казармах Московского полка возмутились две роты, они кричали: «Ура, Константин!» Генерал Фредерике бросился к ним, но тут капитан по фамилии Щепин поверг его ударом сабли на землю; он прямо плавал в крови и был тотчас же унесен. То же постигло и бригадного командира Шеншина, который тоже был ранен. Так как более их никто не задерживал, они отправились прямо к Сенату, где выстроились в каре. Они кричали: «Ура, Константин!» – и все были более или менее пьяны; их пыл поддерживался водкой. Государь велел собрать к нему все гвардейские полки; он хотел попытаться, насколько возможно, призвать мятежников к исполнению их долга мерами кротости и терпения. Милорадович, более чем кто-либо другой выведенный из себя этим беспорядком, хотел попробовать говорить с ними; в эту минуту его настигла пуля, также он получил удар штыком; от этих ран он тою же ночью скончался.

Каково же было мое состояние и состояние императрицы, – ее как матери, мое – как жены моего бедного нового государя! Ведь мы видели вдалеке все эти передвижения, знали, что там стрельба, что драгоценнейшая жизнь – в опасности. Мы были как бы в агонии. У меня не хватало сил владеть собою: Бог дал мне их, так [как] я воззвала к нему в моей нужде. Мне все приходили на ум слова: «Услышь меня, Господи, в моей величайшей нужде!»


Император Николай I на Сенатской площади 14 декабря 1825 г. Гравюра 1908 г.

...

«Великий Боже, что за события! Эта сволочь была недовольна, что имеет государем ангела, и составила заговор против него! Чего же им нужно? Это чудовищно, ужасно, покрывает всех, хотя бы и совершенно невинных, даже не помышлявших того, что произошло!»

Каждую минуту мы посылали новых гонцов, но все они оставались там и не возвращались; генерал Демидов, который похож на Наполеона… был тоже туда послан. Трубецкой, Евгений, Фредерике приносили то одни, то другие вести; они говорили, что мы можем успокоиться; между тем мы видели, как мимо пронеслась Конная гвардия, затем в полном беспорядке подошел батальон лейб-гренадер. Они хотели проникнуть во дворец, но, увидев сильный караул, двинулись дальше.

Начало смеркаться. Все, кто были очевидцами этих событий, находили, что государь был слишком терпелив, что ему следовало прибегнуть к пушкам. Я же так хорошо понимала, что должно было происходить в сердце моего Николая. Все дивились его спокойствию, его хладнокровию, его кротости, но хотели, чтобы он скорее приступил к решительным действиям. Евгений вернулся очень взволнованный; он отвел меня и императрицу-мать в другую комнату и сказал, что он не считает себя вправе скрывать, что, по его мнению, все обстоит плохо, что большая часть войск отказывается повиноваться, что полки отпадают один за другим. Я должна заметить, что мне тогда же показалось, что он смотрит слишком мрачно, однако нельзя было скрывать от себя опасности этого момента. О Господи, уж одного того, что я должна была рисковать драгоценнейшей жизнью, было достаточно, чтобы сойти с ума! Все время у меня не шла из головы мысль о заговоре. Но я об этом никому ничего не сказала.

32