Быть императрицей. Повседневная жизнь на троне - Страница 11

2. Павловск, 27 июня/8 июля 1797 г., суббота, после обеда

Г-н Пиклер сегодня прислал сказать, что уезжает через 8 или 10 дней, и посему я пользуюсь сей оказией, дабы написать к вам, любезная моя маменька, особливо через посредство того самого портфеля, каковой столь удачно уже послужил нам.

Когда я писала вам последний раз, то была, а вернее, были мы вместе с Анной в весьма стесненных обстоятельствах; признаюсь, я никак не думала, что наш образ жизни будет столь unheimlich и даже не сам по себе, а из-за дражайшей нашей Императрицы. Я неустанно повторяю, сколь она добра, но все-таки до крайности неприятно все время быть при ней; мне не объяснить всего этого, всех этих мелочей, которые постоянно перед глазами, необходимость устраивать свое время, свои даже самые незначительные дела в зависимости от чужого человека, с которым не привык жить (ведь видеться в обществе или проводить вместе не более часа, да и то не всякий день, это не значит жить). Согласитесь, сие весьма обременительно. ‹…›

Меня очень радует предстоящий отъезд Императора и Императрицы в Ревель; надеюсь, мы получим свободу, но я бы все-таки предпочла, чтобы великий князь остался со мной. Тем не менее иметь честь не видеть Императора – это уже само по себе не мало. Признаюсь, маменька, даже слышать о сем человеке для меня просто widerwartig, а уж об его обществе и говорить нечего, если любой, имевший несчастие сказать что-либо неугодное Его Величеству, может нарваться на грубость. И поэтому, уверяю вас, все общество, исключая нескольких приспешников, ненавидит его; говорят, будто уже ропщут даже крестьяне. Да что там все эти злоупотребления, о которых я писала вам в прошлом году! Теперь они удвоились, и жестокости совершаются на глазах у самого Императора. Представьте себе, маменька, он велел бить чиновника, ответственного за припасы для императорской кухни, только потому, что к обеду подали дурное мясо; бить в своем присутствии, да еще самой крепкой тростью. Когда он посадил под арест одного человека, а муж мой возразил, что виновен совсем другой, ему было сказано: «Это не важно, они разберутся друг с другом». Вот самые обыденные происшествия, по которым можно судить о характере сего человека. Как тяжко всякий день видеть несправедливость и жестокость, постигающие людей беды (а сколько несчастных на его совести!) и сохранять видимость почитания и уважения к нему. Согласитесь, маменька, это истинное мучение. Но все-таки я самая почтительная из невесток, хотя, по правде говоря, без каких-либо чувствований. Впрочем, любовь ему не нужна, только один страх, об этом он и сам говорил.

Воля его всеми и повсюду исполняется, все боятся и ненавидят его, по крайней мере, в Петербурге. Временами он может быть любезен и даже ласков, когда ему захочется, но характер его переменчивее флюгера.

3. 29-го, понедельник

Увы, маменька! То, что писала я вам позавчера касательно воображаемой мною свободы в отсутствие Их Величеств, рассыпалось; придется все так же гнуть шею под ярмом: было бы просто преступлением дать нам хоть единую возможность вздохнуть свободно. На сей раз все исходит от Императрицы, она пожелала, чтобы в их отсутствие мы жили во дворце, проводили все вечера с младшими и их двором и, в довершение всего, каждодневно наряжались как в присутствии Императора и появлялись в свете, дабы Сохранялся вид настоящего двора – это собственное ее выражение. О, Боже мой! Возможно ли придавать такое значение подобным пустякам!

Не знаю, что со мной сделалось бы, не положи я себе за правило переносить с величайшим терпением все неприятности; после отъезда нашего из Москвы, предвидя все то множество мелких и больших тягот, предписала я себе полнейшее безразличие к первым и наивозможное терпение ко вторым, что бы ни случилось. Я сказала себе: «Спокойнее! Мы посланы в сей мир отнюдь не ради удовольствий, надобно стать выше всего и не подпускать к себе страдания». Благодаря сему я чувствую себя отменно хорошо, а когда является желание роптать, я лишь говорю: «Терпение!» и возвращаюсь in mein Gleis. Я переменилась за эти три недели отдыха. Но со вчерашнего дня опять скука. Сегодня день Св. Петра, и после представления в парке должен быть праздник, если прекратится уже начавшийся дождь. Все это хорошо и прекрасно, если бы не печаль и убийственная пустота среди всей этой давящейся толпы. Ах, маменька! Я все о том же: истинное счастие только вместе с любимыми и на пространстве не более ладони! При покойной Императрице для некоторых глаз цепи казались позолоченными, нам было чуть свободнее и, несомненно, меньше неприятностей и больше развлечений. Но если теперь уже вся вселенная не видит, что они из железа, значит, вселенная просто слепа.

4. 30-го, вторник

‹…› сердце мое разрывается при виде фимиама, каковой люди воскуряют своему угнетателю. О, если бы весь свет думал так же, как и мы! Простите, маменька, что я даю себе волю, но уши мои воистину гудят от рассказов про все его притеснения и безумства, и надо быть деревянной, чтобы не возмущаться. Каждый говорит одно и то же, это всеобщий вопль противу переворачивания всего с ног на голову. В одном только случае я пожелала ему добра, когда он столь благородно обошелся с польскими пленниками. Это было справедливо, но вы бы видели, как он раздувался от самолюбования. И вправду, маменька, умные люди подчас глупы – лучше сего уже не скажешь ‹…›

5. 1 июля, среда

Со вчерашнего дня мы в Петергофе. Это очаровательное место, которое я всегда любила, но Император портит его; если бы мы были одни или с покойной Императрицей, я не желала бы ничего лучшего. Мы и хотели остаться здесь в отсутствие Императора. Но у нас не принято справляться о желаниях людей, за них решают как за самих себя, и раз Императрица уже решила, что мы должны ехать в Павловск, мы не осмеливаемся даже просить о том, чтобы остаться здесь. Уверяю вас, маменька, случись вам повидать все то, что тут происходит, у вас при вашем отвращении к эгоизму непременно разлилась бы желчь. Вы увидели бы, что все делается исключительно на этом принципе, и сие отнюдь не скрывают. Почитается совершенно естественным, что Император и Императрица поступают лишь по собственному капризу. ‹…›